Читать книгу "Доброключения и рассуждения Луция Катина  - Борис Акунин"

– Вы продемонстрировали, что можете меняться, – отвечала она не вполне понятно, но Катин уже опомнился и не стал искушать судьбу дальнейшими вопросами. Луций, неистово кивнул, три раза подряд, а затем, внезапно осмелев, выпалил:

– А может у нас с вами быть одна спальня? – Испугался, поспешно прибавил: – Нет-нет, ничего такого! Две отдельные кровати и, если хотите, даже два алькова. Но мы могли бы разговаривать перед сном, в темноте…

– Я подумаю о вашей просьбе, – великодушно молвила его избранница, а вернее сказать избирательница. – Скрепим же нас союз рукопожатием.

* * *

Брачную ночь молодые провели, читая друг другу отрывки из своих любимых книг. Это была настоящая оргия чистого наслаждения.

В свадебное путешествие они отправились в Афины, к первоисточнику мировой философии, где осмысляли бытие Платон, Аристотель, Сократ и мудрецы Стои. Через разоренную Европу супруги доехали до Триеста, оттуда на венецианском корабле отбыли во владения султана Мустафы III.

Стоя у руин Парфенона, долго молчали, глядя вниз, на грязный восточный город, два тысячелетия назад бывший средоточием высоких идей.

– На какие мысли наводит вас это печальное зрелище? – спросила госпожа Катин.

– Что всё когда-нибудь заканчивается смертью и распадом.

– Это-то не новость. – Она присела на обломок капители. – Я думаю про другое. Одни прекрасные принципы мало стоят, если не способны оборонить себя от варваров. Вероятно, самая трудная философская задача на свете – как защититься от Зла, не опускаясь до Зла самому. Христианская религия предлагает решение, но сама ему не следует. А я полагаю, что пока на сей вопрос не сыщется ответа, никакой рай на Земле не построится. Мы с вами будем об этом разговаривать и, может быть, найдем какой-нибудь способ. Хорошо?

– Хорошо, – молвил Луций, любуясь женой.

Он думал: это ведь храм мудрой Афины Паллады, по-римски Минервы. Беттина и есть Минерва. Я же – смертный, которому в супруги досталась богиня, и тут сетовать не на что. Богинь высекают из мрамора, а мрамор не тает в объятьях. На то он и мрамор. На то она и богиня.

Домой новобрачные вернулись в первый день весны. Луций стягивал запылившиеся ботфорты, когда в гардеробную ворвался принц, подхватил друга, обнял, замочил радостными слезами.

– Я так вам благодарен! Так благодарен!

– За что? – удивился Катин. – Я еще ничего не успел сделать.

– За то, что вы увезли Беттину! Вдали от нее моя Ангелика волшебно переменилась! Сначала позволила целовать ее в щеку, потом в губы, а потом… Наш брак более не белый! Он разноцветный! Как радуга! О, это такое счастье!

Луций смотрел на ликующего принца со снисходительной улыбкой.

Нет, ваше высочество. Вы заблуждаетесь. Подлинное, прочное счастье зиждется не на суетечном Флогистоне, а единственно на чистом Рационии. Это высшее счастье доступно очень, очень немногим, зато оно не подвержено старости и нетленно.

Глава XII

Герой отмечает печальную дату, получает предложение стать акушером и узнает, что на востоке загорается заря

Горестную годовщину, проклятое 11 ноября, Луций встретил у гробницы, украшенной бюстом Минервы. Скульптор придал лицу богини черты усопшей. Тусклое солнце слегка шевелило тени в мраморных глазницах, и вдовцу казалось, что Беттина на него смотрит, продолжает оборвавшийся разговор.

Год назад, на смертном одре, перед тем как лишиться сознания, она лепетала:

– Как глупо, как глупо… Теперь никто не последует моему примеру, всё окажется напрасно. Хуже, чем напрасно! И как жаль, что я не увижу, как вы достраиваете наш Сад… Перестаньте плакать, Луций. Стыдно! Вы же философ. Пообещайте мне, что не будете плакать. Тогда я скажу вам нечто важное.

Скованный ужасом Катин немедленно вытер мокрое лицо и поклялся, что в жизни больше не проронит ни слезинки.

Беттина слабо улыбнулась.

– Так-то лучше. Вы ведь сильный. Очень мягкий, но очень сильный. За это я вас и полюбила. И хочу сказать вам то, чего никогда раньше не говорила…

Он наклонился к самым ее устам, потому что голос звучал всё слабее. Но звук совсем стих. Губы еще мгновение-другое шевелились, потом перестали.

Баронесса Катин умерла после того, как привила себе оспу. Идея показать народу, что вариоляция не опасна и что явить пример должны первые лица Гартенлянда, принадлежала Карлу-Йоганну, в свое время лишившемуся обоих родителей от ужасного поветрия и на всю жизнь сохранившему на лице отметины. Сам принц как уже переболевший заразой привиться не мог; принцесса была в очередной раз беременна. Поэтому рискованную операцию произвели над собой первый министр и его жена, первая статс-дама.

Луцию от инжекции оспенного гноя никакого вреда не последовало, но Беттина вся покрылась язвами и сгорела в три дня. В гробу ее обезображенное лицо было покрыто толстым слоем белил, к каковым при жизни она относилась с презрением.

До самого последнего ее вздоха и еще долго после остолбеневший супруг всё не мог поверить в истинность произошедшего. Разве бывает, чтобы гибель постигла богиню, а не вступившего с нею в брак смертного? Судьба что-то перепутала! Или же бессмертная богиня заразилась от человека жизнью, а жизнь, увы, непрочна? Тогда вина на нем, на Луции! От отца ему передалось семейное проклятье – терять того, кого любишь всей душой. Но отцу от любимой хотя бы осталось дитя. Ах, чего бы только безутешный вдовец не отдал за подобное утешение! Но откуда взяться ребенку в белом браке?

Последнее обещание, данное умирающей, наш герой сдержал. Он не плакал ни в момент ее кончины, ни на похоронах, ни в протяжении всего этого безжизненного года. Беттина была бы им довольна. Слезы иссохли – видно, навсегда. Ледяной ком, смерзшийся в груди, не имел возможности истаять каплями. Он тоже, кажется, угнездился навечно.

И вот 11 ноября 1766 года, поздним ноябрьским рассветом, для осенней поры удивительно ясным, Катин стоял перед каменной Минервой и надеялся услышать голос из потустороннего космического эфира.

Всё это, конечно, было бесплодной химерой. Мраморные губы не шепчут, а встретиться с умершими можно только одним манером – если сам переместишься в космос.

Но голос на утреннем кладбище все-таки раздался, хоть и не тот, который чаял услышать Катин.

– Я так и знал, что сегодня найду вас здесь…

Сзади приблизился Гансель, встал за спиной, повсхлипывал. Луций не обернулся, чтоб не завидовать. Утраченного слезного дара вдовцу очень не хватало.